Выставка представляет собой концептуальную подборку работ под названием «Картины земли», и не случайно – художник пишет свои картины не красками, а обычной землей, черноземом, подчеркивая символическую связь своего творчества с базовыми, глубинными ценностями. Михаил Рошняк — участник более сотни групповых и 15 персональных выставок, автор и участник более 50 перформансов и акций.
Живопись землей (1995-2020)
Живопись в творчестве Михаила Рошняка и его опыты «ритуального перформанса» уместнее рассмотреть не порознь, а в их едином смысловом контексте. И при рассмотрении и осмыслении художественного опыта М.Рошняка обнаруживается определенная временная последовательность, или логика авторского становления. Именно она приводит к пониманию сверхзадачи художника. Здесь мы имеем в виду предрасположенность Михаила к живо-описанию, как смыслу жизни. Только через живо-описание он пытается определить, нащупать, — одному ему известный «открытый вход в закрытый текст». Живопись пространства, живо-писание пространств всеми доступными средствами «здесь и сейчас» — вот его кредо.
У Рошняка все то, чему было суждено в дальнейшем бурно, экспрессивно и, даже агрессивно, излиться во ВРЕМЯ и ПРОСТРАНСТВО масштабных действ-перформансов – в окружающую среду; с привлечением в перформанс живых участников-людей, а также величественных теней ТАНАТОСА.
Все это проэктивно предвосхищалось, с большей или меньше отчетливостью, уже в ранних живописных холстах художника. Часто его живописные или графические композиции дополнялись элементами коллажных фактур и предметами ассамбляжа, что уже говорило о желании взломать привычно-статичную плоскость картины, преодолеть притяженье «только живописи».
Архетип, или всегда востребующий своего нового воплощения оживающий миф, проступает в разной мере и через статично-плоскостный, протяженно-разомкнутый ряд картин-циклов и через серии фото-коллажей художника, но наиболее он ощутим при переходе к символам, жестам и мизансценам ТВОРИМОГО ДЕЙСТВА. В этих мистериях, агрессия «прямого действия» и энигматическая глубь многослойных подтекстов сочетается столь же убедительно, как усвоение художником навыка авангарда и зова традиции.
М.Рошняк был одним из наиболее активных фигур арт-группы «ТАНАТОС». И как творческий практик, и как организатор, и как потенциальный мистагог (перформер). Надо заметить, что и остальные участники группы всегда органично выступали сообща, совмещая в едином «пространстве-времени», ни мало друг другу не противореча. Но в контексте общих начинаний, личный опыт Рошняка весьма показателен.
Пожалуй, особо программно им проводится в жизнь идея пересечения авангарда и традиции, Запада и Востока.
Единое Евразийское пранаследство имеет прямое отношение к художнику не только как социальная идея, но и по факту и месту рождения. М.Рошняк родился и провел детство в Башкирии прямо на границе Европы и Азии, что, в какой-то мере, определило вектор его творчества. Нужно заметить и то, что в России, расположенной одновременно в Европе и Азии свое особое чувство истории. Оно не линейное, скорее прерывисто-цикличное, а русское время не всегда совпадает со всеобщим мировым временем…
И поэтому нет смысла рассматривать приемы художника с точки зрения преемственности арт-моды и навязчивого требования новизны во что бы то ни стало. Сам опыт истории показывает, что в России идея прогресса по-европейски, — фикция.
Рассматривая художественный опыт (даже в пределах живописи) всякий односторонний «дуализм противоречий» преодолевается уже на уровне формы. Язык абстракции тяготеет к знаку, идеограмме, «изобретенному иероглифу». Ну, а любое изображение, даже условное, обобщается до предела, очищаясь до минимума конкретно0узнавамых форм, насыщаясь уплотненным смыслом. И сгустки этого смысла всегда заложены в очередной ф о р м у л е художника «День –это мумия ночи, Свет – это мумия тьмы»
Конечно внешне, с точки зрения формальных примет живописного языка Рошняка Михаила; возникают уместные и неслучайные ассоциации с немецким нео-экспрессионизмом и «Новыми Дикими». С этой линией в искусстве современного Запада художника из России сближает и склонность сочетать европейские и живописные традиции 20-го столетия с национальной и этнической архаикой, с мотивами восходящими к древности и первобытной пракультуре. Эти мотивы неожиданно оживают в контексте нетрадиционного, сугубо «анархичного искусства». И все же не стоит преувеличивать ни внешние Западно-европейские влияния, ни объяснять наблюдаемый сейчас в России всплеск «нео-экспрессивной» живописи, своего рода восполнение невостребованного старым российским авангардом экспрессионистических тенденций, которые запоздало и форсированно осваиваются в последние десятилетия. Это имеет место, но не определяющее и мало, что объясняющее в стилистике и «индивидуальной яростной техникой живописи». Эту сторону его творчества можно было бы условно определить, как достаточно оригинальную разновидность абстрактного экспрессионизма. Но; во-первых, работы подобного рода можно рассматривать и как переходные, как, своего рода, этап становления метода художника во-вторых, по своему духу, по характеру жизнечувствования такого рода живописи, (да и особенности пластической стилистики или авторского почерка) данные опыты нефигуративной абстракции, существенно и сущностно отличаются от типичного абстрактного экспрессионизма», представляемого обычно в северо-американском варианте. Так, в нашем случае не наблюдается самоутверждения авторского индивидуализма, который заявляет о себе каждым размашистым жестом мазка или брызгами расплескиваемых красок. И, конечно, Михаил Рошняк глубоко чужд той прирученной, почти декоративной, абстрактной живописи, которая именуется то «лирической», то еще какой-либо абстракцией. Естественно, что Рошняк один из первопроходцев «нового евразийства» в российской контр-культуре, и он идет радикально другим путем, даже создавая порой, не лишенные чувственного эстетизма «фактурные ландшафты» и «цветовые экспрессии». Но, заметим, что в отличии от первых представителей нон-конформизма (шестидесятников), для которых было характерным обретение настоящей свободы и новизны в искусстве именно через переход к абстракции (гонимой властями), сегодня сама культур-ситуация иная и многие коммерциализированные молодые художники застревают на этом этапе эффектной беспристрастности, тем более что для них это возможность сослаться на авторитетные традиции отечественного авангарда 10-х, 20-х годов (Кандинский, Татлин, Малевич) и декларировать это в своих прагматических целях.
Рошняк, как деятель духовно-культурной оппозиции и, как сильная, независимая, художественная индивидуальность, избежал соблазна такого буржуазно-потребительского успеха. И развитие его творчества происходит вопреки выше названным стереотипам поведения «псевдо-художников» наших дней. У Михаила Рошняка нарастание радикального экстремизма, экстремальность поиска и возрастание духовно-мистического пафоса – все это свершается по мере того, как становятся обратимыми и проходимыми сами привычные границы между Абстрактным и Изобразительным. А также между живописью красками, коллажем, фотографией. Точнее сказать – станкового искусства и новыми жанрами в искусстве: акциями, инсталляциями, перформансами, хепенингами, инвайроментами. Потому в наиболее зрелых и программных его полотнах, которые, несомненно, можно рассматривать как станковые картины; но так или иначе, х у д о ж н и к, вновь и вновь, переступает через устоявшиеся пределы и мерки. И грань между абстрактным и фигуративным размывается, давая возможность проявиться более важным и глубинным аспектам. А с п е к т а м, волнующим художника фундаментально, и (при всей изменчивости визуальных средств) к собственной, авторской, индивидуальной мифологии. В субъективизме своего письма, художник устремился к подлинным, вечным темам – мифам, символам т.н. метафизическим уровням Бытия…
